Гастрономикон

Многим было сложно совместить образ автора книг “Семя Зла” и “Спи, бледная сестра” - с образом автора “Шоколада” и “Ежевичного вина”. Чтобы преодолеть этот разрыв, я написала вот это - …ну и еще потому, что еда тоже может быть пугающей.

Уж если мы пригласили гостей на ужин, что-нибудь обязательно пойдет не так. Вот в прошлый раз – странный запах, лязганье будто из стен, и неожиданное появление маленького и неописуемо уродливого гомункула, которого я поспешила запихнуть в мусоропровод, пока он не потоптал мои только что покрытые глазурью кексики. Свет ламп в столовой был тусклее обычного и мерцал каким-то странным красным отсветом, но все решили, что что-то не так с электропроводкой, и я достаточно легко вышла из положения, перенеся распитие прохладительных напитков и кофе в гостиную.

Из маленького окошка на кухню доносился отдаленный звук, говорящий о том, что что-то ползет; но никто, кажется, этого не заметил, а если и заметил, то из вежливости промолчал.

Должно быть, это был пудинг.

Все остальное было в достаточной степени безопасным: креветочный коктейль, жареный цыпленок, зелень, картофельное пюре, морковь и зеленый горошек. Эрнст потом попросит яблочного пирога; он всегда хочет именно яблочного пирога. Но я подумала, что можно было бы попробовать что-нибудь чуточку более экзотическое: изысканный торт «Шварцвальд»[2], или, скажем, лимонник. Конечно, выбор всегда немного ограничен предпочтениями Эрнста – в поваренной книге остался целый раздел, который я никогда не использовала только потому, что он не будет есть ничего слишком уж иностранного и слишком уж причудливого. Глядя на него, никогда не подумаешь, что он сам наполовину иностранец, настолько уж он истинный англичанин - всегда надевает галстук перед выходом, никогда не пропускает Арчеров[3], голосует за Консервативную партию и обожает свою мамочку.

Я видела ее только пару раз, ну, знаете, когда Эрнст за мной ухаживал. Ее облик застиг меня врасплох. Конечно, она изменила имя, но я и так могла сказать, что она не местная. У нее были длинные черные волосы, которые она убирала назад серебряной заколкой, и очень темные глаза. У Эрнста волосы не настолько темные, глаза – скорее ореховые, чем карие, а кожа лишена того светящегося золотистого оттенка, но я и сейчас вижу между ними определенное сходство.

Она одевалась на английский манер, как Эрнст, хоть и не справлялась с этой задачей так же хорошо: платье было ничего, но чулок она не носила, только маленькие золотые сандалии на босу ногу. Вместо кардигана[4] на ней было что-то вроде расшитой шали с золотыми письменами по кайме. Я помню, что втайне меня сильно смущала настолько уж чужеземная внешность матери Эрнста – тот, кажется, тоже это чувствовал, хоть и был так откровенно ей предан. Немного даже слишком, скажу я вам – гладил ее по голове и носился с ней, как если бы она была старухой или больной. Ни той, ни другой она не была; на вид ей было не больше тридцати пяти, и она была красива. Я обычно не применяю это слово по отношению к людям, но не было никаких сомнений: да, она была красива. Это заставляло меня чувствовать себя немного не в своей тарелке - сама-то я всегда была простовата, ну, а вы знаете, что там болтают о мужчинах и их матерях.

Я никогда не видела отца Эрнста. Он был англичанином, и ушел от нее очень давно, когда Эрнст был еще ребенком. Никаких фотографий не осталось, а она, кажется, вообще не горела желанием о нем говорить.

— Женщинам в нашей семье никогда не везло с мужчинами, - вот и все, что она на это сказала. Могу предположить, что его родители неодобрительно отнеслись к смешанному браку. Если вдуматься, мои бы в таком случае тоже были бы не в восторге.

Но как бы то ни было, она, кажется, все же приняла меня. А после свадьбы она уехала – ее семья была из Персии, или из какой-то другой арабской страны, и, несмотря на то, что Эрнст ничего об этом не говорил, у меня сложилось впечатление, что она уехала обратно домой. Я старалась не очень-то этому радоваться, но втайне была весьма довольна. Не представляю, что сказали бы наши соседи, если б увидели ее.

Поваренная книга была ее подарком на нашу свадьбу. Эрнст понял, что это такое, сразу же, как увидел большой сверток в алой оберточной бумаге; он схватил ее за плечи и очень быстро заговорил на непонятном мне языке. Его лицо исказилось от выражаемых эмоций, а в ее глазах, как мне показалось, стояли слезы. Я порадовалась, что никто в округе их тогда не видел.

Наконец Эрнст взял сверток. Понятия не имею, почему мне в тот момент показалось, что он принимает его с большой неохотой. Потом, взглянув на свою мать, он передал сверток мне.

— Это фамильное сокровище, - мягко сказал он. – Оно поколениями передавалась от матери к дочери. Это самая дорогое, что у нее есть, и она говорит, что с тобой оно будет в сохранности.

Его мать молча кивнула. Глаза ее по-прежнему были полны слез.

Я развернула алую оберточную бумагу (совершенно не подходящую для свадебного подарка, сказала я себе). Честно говоря, я правда не могла понять, из-за чего они подняли столько шума – это была просто старая книга в кожаном переплете, почерневшая от частого использования. Страницы были неровно подрезаны и сплошь испещрены письменами. Некоторые из них были так запятнаны, что я не разобрала бы ни слова, даже если б и знала язык.

Все страницы были разные по толщине, а в некоторых местах были различимы заметки на полях или между строк непонятной вязи. Некоторые заметки были вставлены прямо в саму страницу. В начале книги были добавлены дополнительные листы, и там написание менялось. Часть была на английском, часть – на других языках, которые я могла опознать, в основном на французском и немецком. Изнутри обложка выглядела, как лист со списком имен.

— Все женщины нашей семьи, - произнесла мать Эрнста. – Здесь записаны все наши имена.

Только последнее было на английском. Сулебха Алазред Патель. Сложновато для произношения. Неудивительно, что она его сменила.

— Это поваренная книга? – По фрагментам английского письма на полях я смогла разобрать список ингредиентов. – Я обожаю готовить.

Эрнст с матерью переглянулись.

— Да, поваренная книга. – Сказала она наконец. – Очень старая, драгоценная поваренная книга. - Она имеет – ну, особенное значение - для моей матери. – Добавил Эрнст. – Она хранила ее с момента смерти ее собственной матери.

— Спасибо. – Вежливо ответила я. – Она восхитительна.

Вот вам и мужчины, подумала я. Ничего никогда не сравнится со стряпней их мамочки. Скорее всего Эрнст теперь захочет, чтобы я готовила дома по рецептам его матери, и остается только надеяться, что они не окажутся слишком уж чужеземными. Представляете, как въедается в ковры и обивку запах карри? А что до наших соседей… ну, вы же знаете, как люди начинают болтать. А Эрнст действительно с виду - англичанин англичанином.

Мне не следовало тревожиться. После отъезда матери Эрнст стал гораздо спокойнее. Он вообще достаточно мягкий и тихий человек, не склонный – ну, к особой страсти, скажете вы. Единственный раз, когда я видела его растроганным, был тот случай с его матерью. Я бы никогда не сказала ничего подобного Эрнсту, конечно, но я правда не думаю, чтобы она хорошо на него влияла. Без нее он гораздо лучше.

Как бы то ни было, насчет рецептов я оказалась права. Он всегда настаивал, чтобы я пользовалась поваренной книгой его матери, даже если у меня был собственный аналогичный рецепт. Сначала мне это не нравилось – по правде сказать, мне казалось несколько негигиеничным пользоваться книгой с пятнами и отпечатками пальцев – но я заказала для нее пластиковое покрытие, и проблема была исчерпана. И, конечно, Эрнст был весьма упрям в предпочтениях. Он мог сразу определить, отклонилась ли я от рецепта хоть на тараканий ус, или добавила какой-то новый ингредиент, и сильно раздражался в ответ на эти попытки. Так что я научилась строго следовать записям (иногда очень странным по своей формулировке, очевидно, из-за того, что некоторые рецепты очень старые) и не слишком уж экспериментировать. Все любимые блюда Эрнста находились на первых страницах: старые добрые английские рецепты вроде картофельного пастушьего пирога или пудинга с говядиной и почками. Оставшиеся страницы книги я никогда не использовала. Ну, для начала, большая часть из них была на арабском или чем-то вроде того. А то, что еще можно было разобрать в этом разделе, все равно было бы для нас слишком уж чужеземным изыском. Должна признать, я порывалась иногда попробовать, ну, только чтобы посмотреть на результат, но я знаю, что сказал бы на это Эрнст. «Слишком уж чуднО, дорогая. Как насчет свиной отбивной?»

Так что теперь я строго придерживаюсь его вкусов. Яблочный пирог с заварным кремом. Пудинг с вареньем. Жаркое с капустой и картофелем. Запеченный в тесте бифштекс. Он никогда не говорил этого, но, думаю, именно эти блюда его мать готовила, когда он был ребенком. Может, они нравились его отцу. Нет, по мне, так все это довольно мило.

Нам с Эрнстом повезло. Сразу после свадьбы он получил работу на большом химическом заводе – регулярные повышения, удобное время, три недели отпуска в год. Мы купили себе хорошенький домик на новом участке и практичную семейную машину. Сейчас у нас двое детей, Шерил и Марк, оба к настоящему моменту совсем выросли и успешно учатся в университете. Никаких серьезных болезней, никаких несчастий, даже краж не было. В прошлом месяце Эрнст получил очередное повышение – до Регионального Директора. Он вообще часто получает повышения после моих званых ужинов, и шутит, что все благодаря моей стряпне. Нет, не то чтобы мы сколотили целое состояние. Но что бы мы с ним делали? Я же не из тех мотовок, щеголяющих мехами и драгоценностями. У нас милый уютный домик с зимним садиком, у меня - кружок по флористике, у Эрнста – его гольф. У детишек все хорошо. В доме царит мир и покой.

Но все равно иногда я задаюсь вопросом, что же стало с человеком, за которого я вышла замуж. О, не то чтобы я была несчастлива или что-то в этом роде. Но я должна признать - несмотря на всю мою радость, что Эрнст не оказался одним из тех никуда не годных типов, о которых меня предупреждала маменька, я все же иногда думаю, а что было бы, если бы он был немножко более… ну, пылким, что ли. Не настолько уж англичанином. Я представляю, как это было бы, ну, только бы разок – поехать в отпуск не на Робингудский Залив или Скегнесс, а в Бомбей или Марракеш. Если бы только мы могли получить маленькую дозу адреналина, небольшой толчок к переменам. Если бы хоть один раз у нас был бы на ужин «Гоби Сааг Алу»[5] вместо пудинга с говядиной и почками.

В прошлом году у нас был юбилей. Представьте только, двадцать пять лет, наша Серебряная Свадьба… я собиралась закатить пир. Эрнст в тот день задерживался на работе – одно из требований новой должности, – и я хотела удивить его праздничным ужином. Я достала поваренную книгу и автоматически открыла ее на почти целиком переведенном на английский первом разделе, довольно-таки понятном по сравнению со всем остальным.

За эти двадцать пять лет я уже поняла, что все рецепты на первых десяти страницах безопасны. Нет, появляются, конечно, странные звуки и запахи, тусклый свет, искажается перспектива и стены будто бы исподтишка начинают скользить в сторону, но по мне так это малая цена за действительно воздушный йоркширский пудинг или действительно пышные ватрушки. Тем более что такие вещи случаются, только когда готовишь по рецепту в первый раз, а после этого все немножечко налаживается. И кроме того, эти рецепты превосходны – только не надо экономить на продуктах, покупать готовое тесто, а все специи должны быть смолоты вручную (на нашу первую годовщину Эрнст подарил мне большую каменную ступку). Я не жалею времени – нельзя готовить на скорую руку. И готовка приносит мне радость. Я не из тех, кто пользуется всеми этими механическими приспособлениями – миксерами, блендерами, микроволновками и прочим. Эрнст их называет «уничтожителями вкуса».

Но двадцать пять лет, сказала я себе. В этой старой поваренной книге, должно быть, тысяча рецептов, а я за двадцать пять лет никогда не выходила за рамки первых тридцати или около того. Эти тридцать были самыми недавними – я могу сказать это по качеству бумаги. Оставшиеся страницы были цвета старого пергамента для запекания, и письмена на них уже изрядно выцвели. После сотой страницы заметок на английском уже практически не было, ну а обнаруженные были чрезмерно корявы и трудны к прочтению. «Потолки полную горлянку[6] кукурузной муки с Драконьей Кровью[7] в последнюю четверть хода луны…» Нет, ну правда.

Однако не все было так плохо. Пролистывая книгу, я нашла несколько новых рецептов, которые казались интересными, но не слишком уж чудными. На роль главного блюда я уже выбрала жареного ягненка, на сладкое – персиковый кобблер[8] с мороженым, ну а к закускам я действительно хотела приложить все свое умение. И, кроме того, Эрнст не то что бы запрещал мне заходить дальше десятой страницы, сказала я себе, и вообще, это наша годовщина. Есть случаи, когда даже самый идеальный креветочный коктейль не соответствует требованиям.

Я нашла нужное где-то через сорок страниц. Местами текст был на французском, но большую часть я понять могла, и в общем и целом все звучало неплохо. Кроме того, девчонкой я неплохо знала французский. Я справлюсь. Entree[9]. Это значит «закуски», верно? Я пробежала глазами список ингредиентов. С этим тоже не должно было быть проблем. Некоторые слова были сокращены – «yog.»[10], как я поняла, значило «йогурт», - и почерк иногда было сложно разобрать. Время готовки тоже было неясным – что-то вроде «долго» (да, неоценимая помощь), но я была уверена, что если пару часов мариновать мясо с травами, то о вкусе можно не беспокоиться.

Сначала было просто. Я, как и всегда, растерла травы в ступке, плеснула на глаз хереса, добавила йогурт и сахар. Оказалось пресновато, и я добавила туда ложку «Закуски Джентельмена»[11] (в рецепте говорилось «rapoce d’homme»[12], что, скорее всего, являлось французской версией). Дальше в рецепте было просто «viande»[13], и я нарезала полосками две хорошенькие куриные грудки без кожицы, а после опустила их в маринад и занялась ягненком. Стало темнеть, но, только уже снимая кожицу с бланшированных[14] персиков я заметила, что лампы горят маленькими красными угольками. И еще запах – как если бы кто-то мусорное ведро на солнце поставил. Должно быть, несло со стороны соседей: свое ведро я мою дважды в день с отбеливателем. Потом возник шум – как будто что-то бьется о кухонную стену. Скорее всего, снова соседский мальчишка завел на полную свой hi-fi; слава богу, с нашими у нас не было подобных проблем. Я побрызгала Освежителем для Кухонь и закрыла окна.

Я уже готовила тесто для кобблера, когда услышала колокольный звон будто бы из-под земли; тоскливый звук повторялся снова и снова. Он так действовал на нервы, что я чуть не забыла перевернуть курицу в маринаде.

Я посмотрела на часы. Эрнст будет дома в восемь, а значит, на все про все остался только час. Если лампы опять начнут проказничать, надо будет поставить на стол пару свеч. Если задуматься, это может даже оказаться довольно милой сменой обстановки – и добавит вечеру чуточку романтики.

Ягненок был превосходен. В качестве гарнира к нему у меня был жареный пастернак, картофельное пюре и весенняя зелень. Персиковый кобблер был еще на гриле, чтобы корочка карамелизовалась и стала хрустящей. Я еще раз перевернула курицу и налила себе маленький стаканчик красного вина в качестве награды.

Семь тридцать. Я выключила гриль и поставила кобблер охлаждаться (он гораздо вкуснее скорее теплым, чем горячим, и с ванильным мороженым). Я подумала, что можно было бы быстренько обжарить курицу и использовать оставшийся маринад в качестве соуса. По меркам Эрнста это было бы чуть ли не верхом безрассудства, но я просто сказала себе, что если ему не понравится, то всегда можно заменить курицу парой креветочных коктейлей.

Колокол все еще звонил. В какой-то момент мне захотелось постучать в стену, но я воздержалась. Ссоры с соседями ни к чему хорошему ни приводят. И вообще, решила я, отныне не буду дарить им открытки на Рождество.

Я включила радио. Оно стояло на радиостанции, играющей классическую музыку – ничего новомодного, только хиты, - и я включила звук так громко, как только осмеливалась. Стало гораздо лучше – звон теперь был едва слышен. Я налила себе еще стакан вина.

Я поставила огонь в духовке на минимум, только чтобы мясо оставалось горячим, и занялась сервировкой. Пол казался неровным, стены неправдоподобно кренились, и скатерть все время съезжала на пол. Я зафиксировала ее серебряным подсвечником и поставила на середину стола вазу с алыми гвоздиками. Не надо было пить вина, отчитывала я себя. Голова кружилась, руки тряслись, и, когда я пыталась зажечь свечу, пламя все время гасло. Снова возник этот запах – что-то горячее и потное, - и звон колокола начал перекрывать даже радио. На самом деле, с самим радио тоже было что-то не так: музыка все время прерывалась, и приемник начинал громко шипеть с белым шумом[15], от которого я каждый раз подпрыгивала. В комнате стало очень жарко - когда я готовлю, всегда так. Я выключила термостат и начала обмахиваться номером «Радио Таймс».

Без четверти восемь. Очень душно. Я надеялась, что гроза не соберется, но было и вправду очень темно. Сейчас радио уже не передавало фактически ничего, кроме белого шума, и было абсолютно бесполезно. Я выключила его, но звук далекого шипения, сухой, безжизненный, был все еще слышан. Наверно, что-то с электричеством. Фоном звонил колокол, и на этот раз я была ему благодарна. Складывалось ощущение, что если звон оборвется, то я услышу остальные звуки немного громче, чем хотелось бы.

Я села. Откуда-то шел сквозняк, но воздух был не холодным, а горячим. Я проверила кухню, чтобы убедиться, что не оставила ли открытой духовку. Все было в порядке. Потом я заметила, что маленькое окошко на кухню приоткрылось на пару дюймов. По поверхности скользил красный свет. Дверь на кухню захлопнулась мягко, с завершающим щелчком.

Я не из тех, кого зовут истеричками. Эрнст всегда меня за это очень ценил; я никогда не устраиваю сцен. Но когда дверь закрылась, меня начало трясти. Звуки, доносящиеся из окошка, становились все громче: звон колокола, тонкий щемящий гул, и будто-то бы чьи-то голоса, скомканным шепотом на непонятном мне языке. Падающий свет был нисколько не похож на электрический, - скорее на дневной, но как-то темнее, с красноватым оттенком, как если бы светило солнце куда более древнее, чем наше. Я уже почти начинала верить, что за окошком теперь была не столовая, но совершенно иное место – пугающе старое, пугающе пустынное, где овеваемые лишь пылью руины крепостных стен некогда легендарных городов давно превратились в песчаные дюны, и в там, где алое небо соприкасалось с алой же землей, какие-то существа шевелились и извивались, существа далеко за пределами видимого и, к счастью, воображения. Я протянула руку, чтобы закрыть окошко, но стоило мне поднести ее ближе, как я внезапно ощутила, что на другой стороне другая рука - что-то невозможно, невообразимо иное - тяжело потянулась к маленькому просвету… еще чуть-чуть, и я почувствовала бы прикосновение пальцев, и если бы все же почувствовала, то кричала бы, кричала, и никогда бы не смогла остановиться…

Конечно, это все из-за вина. Что же еще это могло быть? Но я знала, что стоит остаться на кухне хоть на секунду, и я окончательно опозорюсь. Поэтому я сорвала с себя фартук, схватила сумочку и пулей вылетела за дверь, громко хлопнув ею за спиной. С ужином было покончено, конечно, но даже это удручающее обстоятельство было не способно заманить меня обратно.

В ту секунду, как я закрывала дверь на ключ, с кухни раздался странный, надтреснутый грохот, как если бы что-то огромное вырвалось из маленького кухонного окошка, заставив чашки и блюдца плясать по линолеуму. Конечно, скорее всего у меня просто разыгралось воображение. Может, виновато было вино. Но как бы то ни было, рисковать я не собиралась. Нет, только не на нашу годовщину. Эрнст поймет.

Я встретила его на выходе - как всегда во время.

— Поздравляю с годовщиной, дорогой, - выпалила я на одном дыхании и поцеловала его в щеку.

Он бросил короткий взгляд на кухонное окно, через тюлевые занавески которого лился красный отсвет.

— Ты что-то готовила, милая? – спросил он осторожно. – У тебя щеки слегка горят.

Я улыбнулась ему самой храброй улыбкой, на которую была способна.

— Я думала, мы можем сегодня попробовать что-нибудь новенькое, - сказала я. – В честь особого случая.

Он выглядел как-то нервно. Его глаза снова остановились на окне. На секунду мне показалось, что по тюлю проскользнула тень – ужасающе бесформенная, ужасающе огромная – и скрылась.

— Все в порядке? – спросил он.

— Да, конечно. – твердо ответила я, уводя его от дома. – Я просто подумала, что смена обстановки может прийтись нам по вкусу. Как насчет рыбы с картофелем, а потом, может, в кино? В «Маджестике» идет что-то с Клинтом Иствудом. А затем можно и в паб пройтись.

— Хм… было бы неплохо. – Ответил Эрнст с облегчением.

Сзади раздался грохот кухонной двери и звон стекла. Несмотря на это, никто из нас не обернулся.

— Ты уверена, что все хорошо? – повторил он.

— Конечно. – сказала я. – На кухне со мной произошел неприятный случай, только и всего. Все будет хорошо. Кроме того, - весело продолжила я, закрывая за нами калитку, - не могу же я каждый день для тебя горбатиться над плитой?

Беспорядок уберу по возвращению, решила я, когда мы рука об руку свернули вниз на Акация Драйв. Если повезет, можно будет спасти ягненка. Он пойдет и холодным завтра на ланч, с новым салатом и картошкой. Кобблер тоже в холодном виде будет ничуть не хуже.

Насчет курицы я не была так уверена.

Комментарии

  1. ^ Паридия на “Некрономикон”, или аль-Азиф, легендарный трактат для чернокнижников, демонологов и прочих, существовавший, как бы то ни было, только в воображении товарища Лавкрафта - автора одноименного рассказа.
  2. ^ Торт Шварцвальд - он же “Черный Лес” - знаменитый немецкий торт из шоколадных бисквитов, крема, вишен и кирша. Теоритечески его возможно приготовить в домашних условиях; на практике у меня получались только затонувшие в сливках алкогольные коржики.
  3. ^ Арчеры - английский ТВ сериал.
  4. ^ Кардиган - вязаная кофта, застегивающаяся на пуговицы или запахивающаяся спереди длинной либо по талию либо до колен.
  5. ^ «Гоби Сааг Алу» - путем расшифровки с индийского выяснилась, что это блюдо из цветной капусты, картофеля и шпината, но что конкретно индусы с ними делают, сказать не могу.
  6. ^ Горлянка - имеется в виду тыква-горлянка, которую раньше использовали в качестве сосуда (она по форме, как бутылка, и если выскрести мякоть, то действительно получается удобная фляга.)
  7. ^ Dragon Blood, или драконья кровь, есть смола с пальмы вида Daemonorops draco. Не уверена, что она используется в кулинарных целях - ее используют в основном для благовоний. У меня есть грамм 10 на пробу ^^
  8. ^ Кобблер - пирог, у которого снизу что-то вроде конфитюра, а сверху - корочка из теста. http://meme527.files.wordpress.com/2007/07/67_blueberry_cobbler.jpg
  9. ^ Entree - ннет, это не закуски))) это может быть как предложением войти, так и собственно существительным вход, короче, я подозреваю, что это формулировка ритуала вызова.
  10. ^ Yog - как поняла уже Я, это не йогурт, а Yog-Sothoth, или Йог-Сотхотх, еще одна Лавкрафтова нечисть.
  11. ^ Gentlemen’s Relish - анчоусная паста с пряностями, что-то вроде перемолотых шпрот.
  12. ^ «rapoce d’homme» - понятия не имею, что это значит. Во французском этого rapoce нет.
  13. ^ Viande - мясо, плоть, но уж никак не курица.
  14. ^ Бланшировать - опустить в кипяток, чтоб шкура облезла.
  15. ^ Белый шум - шум, в котором звуковые колебания разной частоты представлены в равной степени, т. е. в среднем интенсивности звуковых волн разных частот примерно одинаковы, например шум водопада.