2008-10-09

Дождливые Дни и Понедельники

Rainy Days and Mondays
Дождливые Дни и Понедельники
Переводчик: Fayly

Вы, наверное, думаете, что нужно подать заявку на пост бога дождя. Все-таки, когда раздавали небесные свойства, кому-то стоило на мгновенье остановиться и задуматься о том, каково это – дождь каждый день, зимой и летом, утром и вечером. Хотя, речь идет не только о дожде. На землю выпадают самые разные виды осадков, включая снег, дождь со снежной крупой, изморось, внезапные ливни, шотландскую дымку, лондонский туман, апрельские ливни, бури с молниями, град, тропические муссоны и, конечно, старый добрый дождь; легкий, средний, сильный, и все остальные возможные его варианты.

Но кто-то должен это делать; и где-то в течение последних пяти тысяч лет здесь, этим кем-то был я.

Безусловно, у меня есть свои Сущности на всей планете. В джунглях Южной Америки у племен народа Майя я все еще известен как Чак, или Тлалок, бог ацтеков, супруг Чальчиутликуэ в юбке из нефрита. В некоторых местах Африки я разгуливаю как Гевиоз, хранитель божественного ветра; в Австралии как Бара, божество муссонов, пребывающий в вечной борьбе с сухим ветром - Мамаригой. Я видел драконов в Китае, встречался с духами в Японии; будучи Ю Чи, Хозяином Дождей, я победил Хуанг Ди во времена Желтого Императора. Я был Таранисом Громовержцем; а еще Энлилом, зовущим ростки ячменя; и Тритоном, что успокаивал штормы. Меня почитали; любили; боготворили; благословляли; проклинали; умоляли; вызывали.

Теперь я всего лишь стараюсь умерить свой пыл, быть чуточку посуше.

Знаете, тяжело быть богом дождя на закате славы. Когда-то давно дождь был важен; зимняя вьюга вызывала страх и благоговение; летний ливень был праздником. В наши дни у прогноза погоды все шито-крыто. Вот смотришь на людей, идущих в плащах с раскрытыми зонтиками, и думаешь, кому оно надо?

Я, конечно, не мог выбрать худшего места, чтобы устроиться. Манхэттен, Нью-Йорк - место, где никто ничего не замечает; где тротуары скользкие от выброшенной грязи, и стихия – просто одна из частей большого круглосуточного светового шоу. И все-таки они, люди, знают обо мне – на каком-то подсознательном уровне. Я чувствую, как они, подавленные, с кислым выражением лица, поднимают воротники при моем приближении, бросают растерянные взгляды на небо, когда средняя месячная норма осадков удваивается или утраивается в один день.

Я здесь уже 12 месяцев - вдвое дольше моего обычного пребывания на одном месте. Но Нью-Йорк мне подходит; мне нравится, как неон просвечивает сквозь мокрые стекла окон моей маленькой двухкомнатной квартирки на четвертом этаже; нравится горячий кислый запах летнего дождя на пыльных тротуарах; искры электричества над высокими зданиями; хрустальная снежная пыль.

Мое нынешнее имя Артур Плювиоз. Похоже на французский, разочарованно говорит владелец моего дома. Я говорю (довольно правдиво), что никогда не был во Франции (хотя я слышал, что одна из моих Сущностей все еще живет в Париже – из него вышел танцор кабаре, разбирающийся в мокрых майках и работающий под прозвищем Рейне Бу). Сам я ничем определенным не занимаюсь. Я до сих пор живу на заработки с предыдущей работы. Я был помощником шарлатана из Южных штатов, вызывающего дождь. Летом прошлого года после вечных обманов он, в конце концов, сошел с ума. Случилось это после посещения небольшого фермерского городка в Дейтерономии, штат Техас, которое вылилось в шесть месяцев беспрерывного дождя.

Я все еще вспоминаю Дейтерономию с небольшой ностальгией. Это была последняя из сильных бурь; начисто смытые хлеба, хмурые облака над головой, гром гремел как локомотив в небе. Человек бы гордился такой работой; изменять мир на широких открытых пространствах, шагая по земле, будто владея ею, а не наоборот.

А этот город другой. Сначала я не заметил разницы – всего лишь очередной лес городских квартальных деревьев, стеклянных и темно-бетонных под дождем, неон, мигающий над капающими фасадами магазинов, и люди в черных пальто; опущенные головы, глаза вниз, случайная вертушка-зонтик кувыркается вниз по улице – о да, я сказал себе, мы это уже проходили. Лондон, Москва, Рим, все города одинаковы под дождем. И все люди, тоже. И тогда я встретил ее. Девушку. Вы поняли о ком я. Я видел ее из окна пару раз; невозможно не заметить - она выделяется из толпы. Волосы до талии; глаза как море; даже под дождем на ней было желтое платье.

На этот раз она остановилась в вестибюле. Моем вестибюле. Совпадение, как видите. Я как раз спускался вниз и случайно увидел ее; она промокла до нитки и горько плакала. Я провел ее в свою пустую маленькую комнату с дождливо-серыми занавесками и облачно-серым ковром, дал один из моих свитеров и заварил ей чашку лимонного чая.

Проклятый дождь, - сказала она.

Я дал ей полотенце высушить волосы. Натуральная блондинка, пряди цвета солнца, когда оно появляется из-за тучи. У нее было какое-то иностранное имя – шведское, вроде – хотя друзья звали ее Солнышком. На кайме ее желтого платья были вышиты маленькие ромашки – или может, они были настоящими, я не знаю. Она носила летние сандалии из зеленых тесемок, и я влюбился в нее тотчас, трам, бах, без единого предупреждения – как снег на голову.

Проклятый дождь.
Я знаю, - произнес я. – Тебе следовало бы взять зонт.
У меня его нет, - ответила Солнышко.
Пожалуйста, - сказал я, открывая дверцу буфета и показывая его содержимое.

Мгновенье она изучала их, широко распахнув синие глаза.

Что ж, у меня и вправду много зонтов. Черные зонты с тиковыми ручками, шелковые с ручками из слоновой кости; практичные синие складные зонтики, помещающиеся в карман; легкомысленные ярко-красные зонты; детские зонтики со стоячими лягушачьими глазами; прозрачные как тело медузы; расписанные произведениями искусства (водяные лилии Моне, маленькие люди Лоури, сонные красавицы с миндальными глазами Сезанна); броские английские зонты для гольфа; американские студенческие общие зонты; модные французские с надписью, «Черт, идет дождь!»

Она долго их разглядывала.

Видно, вам действительно нравятся зонты, - произнесла она, вытирая глаза.
Я коллекционер, - сказал я. – Давай, выбери один.
Мне бы не хотелось портить вашу коллекцию.
Я не против. Более того, я был бы рад.

На улице полило сильнее, чем когда-либо.

Пожалуйста, - попросил я. – Я думаю, это лето будет дождливым.

Тогда она выбрала зонт небесно-голубого цвета с изящной ручкой, позолоченной серебром, и узором из ромашек. Он подходил ей, и я так и сказал, понимая, что происходит что-то, ни разу не случавшееся со мной ранее. Колокола в моей голове били тревогу, но я едва мог их расслышать сквозь ангельские голоса, которые, казалось, следовали за ней, куда бы она ни пошла.

Спасибо, - сказала Солнышко, и снова заплакала, спрятав лицо в ладонях как маленькая девочка, прижимая зонт к своей груди.
Извини, - добавила она, немного икая. – Все дело в дожде. Не выношу его. Как в той песне, «дождливые дни и понедельники всегда меня огорчают». Так холодно. И становится так темно… - Она запнулась и выдавила из себя улыбку. – Извини, - она повторила. – Я знаю это глупо, но я просто ненавижу дождь. Звучит по-дурацки, да?

Я проглотил свою гордость. Ведь даже у бога дождя такая есть, и я должен признаться, что считал эту бурю одной из моих лучших.

-Конечно, нет, - сказал я, беря ее за руку. – Скорее всего, у тебя это – как там было? – та грустная штука – сезонное эмоциональное расстройство. Так?

Наверное.

Она снова улыбнулась, и в комнате словно рассвело. Птицы запели, цветы раскрылись, всякие дикие звери поскакали радостно по весенним лесам. Ну, своего я добился. И мне стало плохо.

Смотри, - произнес я. – Дождь прекратился.

Я сделал это ценой изжоги, но оно стоило выражения ее лица. Покачнул большим пальцем на ноге, и облака расступились совсем чуть-чуть. На пшеничном поле в Канзасе рабочие разинули рты, увидев большие хлопья снега, падающие с доселе безоблачного неба. Над нашими головами, перышко солнечного света запорхало вниз.

Смотри, радуга, - сказала Солнышко.
Хмм, а как тебе это?

У меня когда-то была Сущность – Нгалед, Радужный Змей – он мог вызвать дорогу прямо через миры в Царство мертвых. Я приподнял мизинец. В Киншасе дождливый сезон наступил почти на три месяца раньше. В Манхэттене радуга стала ярче, удвоилась, и внезапно полгорода заблистало семикратным буйством цвета.

Ух ты, - прошептала Солнышко.
Без дождя не было бы радуги.

Она посмотрела на меня этими удивительными глазами.

А мы можем выйти к ней?
Конечно, если хочешь.

Я выбрал зонт – коричневый, с узором из концентрических кругов – и вместе – она со своим зонтиком голубых небес и ромашками – мы еще раз вышли на улицу. Солнце сверкало на плоских голубых лужицах, когда она топала и расплескивала их ножкой в сандалии. Капал легкий дождик, но с радостным звуком, как хлопки маленьких ладошек. Тучи собрались, чувствуя мое приближение, но я разогнал их с как можно более незаметным движением руки. В Окинаве, Японии, громадный град обрушился на торговый центр, вызвав разрушения на 14 миллионов долларов.

Вокруг нас радуга плясала, словно турецкий дервиш.

С ума сойти, - говорила Солнышко и смеялась. – Я никогда не видела ничего подобного.

Улыбаясь, я кивнул. Я сомневаюсь, что вообще кто-либо в Нью-Йорке видел такое.

В каждом уголке мира существуют наши Сущности. Старые, потерянные, полузабытые смертные боги, сводящие концы с концами в кабаре и странствующих выступлениях в местах, которые раньше были нашими царствами. Легко позабыть себя; работать в рамках быстротечной человеческой жизни, переезжая регулярно, находя способы прятать умения, которые мы смогли сохранить – случайное лечение, непредсказуемая вспышка божественного вдохновения, сбор туч в голубом августовском небе, мрачно оседающих на иссохшую землю.

Я гадал, знала ли она – подозревала ли, хоть в мечтах – кем была на самом деле. Частички Сущности, разбросанные и посеянные по всему широкому миру. Атум, вылупившийся из солнечного яйца; Тея, супруга Гипериона; Аматерасу в Японии; Тескатлипо́ка в Мексике; или просто Сол, Светлая; милая, незатейливая Солнышко с ее ромашковым зонтиком под сверкающим дождем.

В целом, я считал, что она не знала. Уж чересчур она жила настоящим, эта Солнышко; только была в слезах и вот уже смеется в восторге. До этого я никогда не видел ничего подобного. Поверьте, я встречал богов – Сущности – Воплощения. Случается встретить их по работе, хотя большинство из них – уже сломанные старики, вечно стонущие о своих славных деньках и отсутствии должных храмов, и как вера уже не та, что раньше.

Солнышко была не такая. Даже в Нью-Йорке, где никто ни на что не обращает внимания, люди замечали ее. Проходя мимо, краешком глаза, но они замечали ее; лица светлели, сгорбленные спины распрямлялись как по мановению волшебной палочки; дорожные регулировщики с постными лицами незаметно расслаблялись, когда она проходила мимо; и очень часто люди просто останавливались и поднимали голову, или принюхивались к ветру, или вдруг улыбались непонятно чему. Ну а я? Если честно, притворяться было невыносимо. Живот болел, голова раскалывалась, пальцы ног и рук запутались от постоянных гонений облаков. Во всем мире происходили вещи, выходящие за рамки моего контроля: рыбный дождь в Мехико; мини-ураган в Илинге, Лондоне; двенадцать сантиметров осадков за менее чем десять минут над французской деревушкой на реке Баиз. И с неба сыпались живые лягушки. Зеленые.

Но Солнышко радовалась, и остальное меня не волновало. Вокруг нее танцевала радуга, пел дождь, солнце сияло между лиловыми облаками. Это убивало меня, и все же я желал, чтобы так продолжалось вечно, чтобы солнце и дождь гуляли под руку вдоль оживленной улицы в Манхэттене, Нью-Йорке. Она промокла, и я купил ей калоши – желтые, с утятами – плескаться в лужах, и голубой плащ с пуговицами в виде маленьких цветов. Мы кушали мороженое под ее зонтиком с ромашками, и говорили – она о детстве в солнечной Швеции или еще где-то, где она представляла, что жила, а я о своих приключениях в Дейтерономии, Техасе. И все это время вокруг плясала радуга, и люди проходили мимо со смущенными и изумленными выражениями восторга, иногда делая замечания насчет необычной погоды, а чаще вообще ничего не говоря.

Я держался долго, очень долго. Ради нее, из последних сил, но даже я не мог продолжать так вечно. Голова пульсировала; пальцы чесались отпустить облака бушевать. В конце концов, они вырвались, затмив солнце, потушив радугу. Падающие на зонтик с ромашками капли дождя зазвучали как огромные грохочущие удары молнии, и тотчас же ее улыбка исчезла.

Артур? Артур, извини, мне пора.

Я взглянул на нее. На самом деле, я и не прекращал смотреть на нее.

Дождливые дни, да?
Извини.
Все нормально. Это не твоя вина.
Но я хочу, чтобы ты знал, как я хорошо провела время.

На мгновенье я увидел ее улыбку, застенчивую улыбку маленькой девочки, говорящую спасибо взрослому за веселый праздник. Она отвернулась, а потом, развернувшись, резко чмокнула меня в щеку.

Прогуляемся еще раз? – спросила она. – Как-нибудь, когда не будет дождя?
Обязательно, - солгал я. – В любое время.

Конечно, я уже тогда знал, что это невозможно. Даже сейчас в своих радужных мечтах, я уже планировал переехать, сложить сумки и сбежать из города; может, даже с материка. Но мне не пришлось уезжать так далеко. Я попросту съехал со своей маленькой квартиры, взяв коллекцию зонтов с собой. Я очутился в комнате в Бруклине, где почему-то теперь дождь идет намного чаще, чем в Манхэттене.

Не то чтобы я не хотел снова ее увидеть – боги, я желал этого больше всего на свете – но нужно было учитывать наши противоположные Сущности, и последствия нашей встречи для всего мира. Ураганы, торнадо, цунами – даже самый большой романтик знает, что для любви одних радуг не достаточно.

И поэтому я отпустил ее. Я долго смотрел ей вслед, пока она шла вниз по улице, разглядывая желтое платье и зонтик с ромашками. И, когда она дошла до конца дороги, я отчетливо увидел пронзивший облака луч солнечного света, падающий на маленькую яркую фигурку, уходящую навсегда прочь из моей жизни.

Я люблю тебя, - сказал я ей, стоя под дождем. Вода струилась по моему лицу холодными маленькими ручейками. Головная боль прошла, но появилась новая боль в моем сердце, которой не было до этого.

Как я и сказал, это лето обещало быть дождливым.